1990 год. Руины храма без крыши, с кое-где заделанными полиэтиленом проемами окон, падающие на прихожан во время службы снежинки, намертво примерзающие к потиру пальцы священника.
«Тогда мы не думали о том, что когда-то удастся храм восстановить и каким он будет — просто служили», — рассказывает протоиерей Сергий Решетняк, настоятель Петропавловского храма в селе Обухово Ногинского района Московской области.

Сын священника

Отец Сергий, Вы родились в семье священнослужителя в советское время. Расскажите, пожалуйста, про свои детские годы, про воспитание, про веру, воспринятую с молоком матери.

— Мой дедушка был певчим в храме на Украине, семья была глубоко верующая. Видимо, это способствовало тому, что папа закончил Одесскую семинарию, а Духовную академию — уже у преподобного Сергия. В Сергиевом Посаде мои родители познакомились, обвенчались, а после учебы в 1962 году папа остался здесь служить. В те годы начались хрущевские гонения на Церковь, поэтому очень сложно было рукоположиться, а потом найти еще и место служения. В итоге папу направили в Покровскую церковь в Щелково, где он и купил для семьи небольшую часть домика, потом надстроил второй этаж; сейчас там живет моя мама с племянницей.
Я родился в 1965 году. Воспитание в нашей семье было самое обыкновенное, мы с сестрами ходили в обычную советскую школу, которую закончил в 1982 году. Параллельно еще закончил и музыкальную школу. То, что отец был священником, конечно, накладывало на все свой отпечаток. Детей в семье было трое, и совершенно естественно, что мы с самого малого возраста были приобщены к вере. На все церковные праздники мы были в храме: ездили к отцу на приход, где он служил, или ходили на службу около дома. Папа служил далеко, в разных местах Московской области — иной раз ехать нужно было несколько часов.
Позже отца перевели служить в храм Владимирской иконы Божией Матери в селе Маврино, и наши детские годы связаны в основном именно с этим приходом, где были и есть две чудотворные, особо чтимые иконы: Божией Матери Страстной и Параскевы Пятницы. В честь их устраивались особые торжества.
Одно время папа служил в Гребнево вместе с отцом Дмитрием Дудко, вся история с его арестом прошла у папы на глазах.
Отца очень часто не было дома — он уезжал сразу на несколько дней на приход. Нашим воспитанием, в основном, занималась мама. Папа мог уехать в пятницу утром, а вернуться во вторник, так как помимо служб он много ездил по требам. Отец Василий никогда не отказывал людям в просьбах. В то время нельзя было крестить на дому – строго следили за тем, чтобы священники вообще ничего не делали за пределами храма. Но папа на это не смотрел и не боялся, всегда шел к людям: и причащал на дому, и квартиры освящал, и крестил.
Сюда, в Обухово он тоже часто приезжал по просьбам верующих, тут же храма не было. Мне отрадно видеть его имя в записках — люди о нем помнят, часто пишут. Когда меня сюда назначили, отец мне дал целый список людей, которые будут помогать.

Три раза вступал в комсомол

Естественно, все знали, что мы дети священника, и в школе иногда доставалось за это. Я учился в военном городке, где большей частью были дети военных. С меня пытались снять крестик, но такие случаи были в начальных классах, в средней школе я с этим уже не сталкивался. В пионеры я вступил, когда пришло время, формально. И в комсомол тоже, хотя очень не хотел. Аж три раза пришлось вступать. У нас после восьмого класса осталось 28 человек, и все, кроме меня, были комсомольцами. Я им портил всю отчетность, все показатели. Меня долго уговаривали, в конце концов, просто надоели, поэтому я согласился, чтобы отстали. В школе сразу приняли, но надо было еще ехать в горком для подтверждения. В назначенный день я сильно заболел — температура под сорок, встать с постели не мог. После выздоровления назначили другой день — и опять произошла та же история: заболел и не смог поехать. На третий раз день назначать уже не стали, а как только я пришел в школу после болезни, меня сняли с уроков и сразу отправили в горком, чтобы я уж точно прошел эту процедуру принятия, что и случилось. Когда я закончил школу, просто снялся с учета в местной организации и больше уже не стал никуда на учет вставать.
Моей младшей сестре пришлось очень несладко, когда я поступил в семинарию. Она тогда еще училась в школе, и на нее оказалась направлена активная атеистическая работа со стороны учителей. Наша школа тогда очень «прославилась», потому что о факте моего поступления рассказали на районной конференции.

Непослушание родителям

В армии я не служил — был освобожден, так как в детстве получил травму глаза. Но в семинарию поступил не сразу после школы. Сначала пробовал поступить в МГУ на исторический факультет. Я очень любил историю и археологию, ходил в археологический кружок при Пушкинском музее. Все учащиеся кружка поступали в университет, но я получил тройку на сочинении и не добрал баллов. Похоже, сказалось то, что мой отец — священник. Ведь так получилось, что среди предложенных тем для сочинения на вступительном экзамене в университет была одна очень похожая на ту, по которой я писал на выпускных экзаменах в школе. Именно ее я и взял. В школе я за сочинение получил пятерку, а на вступительных, написав почти то же самое, — три балла. Но тогда посмотреть ошибки и подать апелляцию можно было только при двойке.

Отец Сергий, а когда поступали в университет, Вы советовались с родителями о том, какой путь избрать?

— О, это был настоящий конфликт! Отец хотел, чтобы я сразу в семинарию поступал и пошел по этому пути. Но у меня было очень большое желание быть ближе к исторической науке. В итоге я поступил по-своему, не так, как папа советовал, и не прошел испытания. Господь распорядился по-другому.
Моя старшая сестра в то время училась в Ветеринарной академии имени Скрябина, по ее совету я попытался поступить туда. В университете экзамены проводили всегда раньше недели на две, чтобы у тех, кто не поступил, была возможность подать документы в другие вузы. Честно говоря, когда я не прошел на исторический факультет, мне уже было все равно, куда поступать.
На экзаменах получился казус. Сестра мне подарила перед испытаниями игрушку — маленькую собачку. Я пришел на экзамен и поставил эту собачку на парту, чем привлек внимание преподавателя:
— А это что у вас такое?
— Да это так, что-то вроде талисманчика, — пошутил я.
— Как талисманчика? Что это такое? Может быть, Вы еще и верующий?
— Да, верующий христианин.
Мне попался легкий билет, который я хорошо знал, но экзаменатор меня стала так гонять, вопросы дополнительные задавала до тех пор, пока совершенно меня не «завалила». После этого экзамена я сразу забрал документы, решив дальше вообще не продолжать попытку поступить в Ветеринарную академию.
Конец июля, я никуда не поступил, в армию идти не надо — что делать? Опять-таки с помощью старшей сестры устроился на работу младшим лаборантом в Центральную научно-исследовательскую лабораторию Главохоты и дичеразведения в Лосином острове. Очень интересная была работа с птицами, мне нравилось. Но через несколько месяцев начались повсеместные сокращения, и меня первого сократили как самого молодого.

 

 

Борьба с самим собой

Уже осень к концу подходила, а я опять оказался не у дел. Вот теперь-то пришло время послушать отца, который предложил работать у него на приходе в селе Акулово в Одинцовском районе. Папа служил вместе с отцом Валерианом Кречетовым. Я стал петь на клиросе, нести послушание чтеца, помогать по хозяйству. Мне это было не в новинку, ибо всегда, когда мы ездили к отцу, пели на клиросе, с детства я знал гласы и богослужебные тексты, так что работать было совсем не сложно.
Я очень быстро втянулся, очень мне понравилось мое новое место, во многом потому, что в том храме всегда было много молодежи, сложилась большая крепкая община. Со многими я в то время подружился и до сих пор дружу. Это была такая прекрасная возможность поговорить со сверстниками о вере, о Боге, поделиться переживаниями, что-то новое узнать. В школе-то было, в общем, враждебное окружение — все были неверующие. Только спустя десятилетия мои школьные товарищи стали приходить к вере, теперь со многими из них общаюсь, часто встречаемся, они ко мне в храм приходят.
Почти год, до следующего лета, я проработал у отца на приходе.

Известно, что в те годы было довольно сложно поступить в семинарию. Как Вы стали семинаристом?

— В то время на нашем приходе еще был жив отец Тихон Пелих — такой прозорливый священник, очень почитаемый. К нему по очереди приезжали два семинариста из Сергиева Посада помогать и ухаживать за ним. В мои обязанности тоже входило помогать отцу Тихону. За время пребывания на приходе в ходе общения со сверстниками, с ребятами-семинаристами постепенно у меня сформировалось желание поступать в семинарию, получить духовное образование. Я понял, что я знаю катастрофически мало, и очень хотелось расширить свой кругозор. О священстве я тогда даже не задумывался и не собирался принимать сан.
Все время на жизненном пути в ключевые моменты я восставал, противился, поступал сначала по-своему, думал, что обстоятельства складываются против моих ожиданий; мне приходилось бороться, а в итоге я подчинялся вопреки своим прежним желаниям.

Лучшее решение — попросить благословения

Я сильно сомневался, стоит ли мне идти в семинарию, были серьезные размышления. Когда я все-таки решился, пошел к отцу Валериану за благословением. С нашего прихода часто поступали ребята в духовную школу, их всех брали с первого раза. Отец Валериан подумал-подумал и отправил к отцу Тихону: если тот даст свое благословление, то поступать. Прихожу к отцу Тихону, стучу в дверь, читаю молитву: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, помилуй нас». Открываю дверь — отец Тихон стоит, осеняет меня крестным знамением и говорит: «Благословляю тебя в семинарию!» Мне даже не пришлось ничего объяснять, он уже знал цель моего визита. Мои сомнения враз улетучились: раз благословение есть — надо поступать.
Это был уже конец весны, а так как я уже два раза неудачно поступал в разные вузы, то очень сильно переживал по поводу собственных возможностей, знаний, подготовки. Был уверен, что раз так мало времени остается до экзаменов, не смогу хорошо подготовиться. «Ну что ж, — думал, — просто пойду, посмотрю, узнаю, как это происходит, пойму требования, буду целый год серьезно готовиться, и тогда уж точно поступлю в семинарию». Но с благословением отца Тихона и отца Валериана поступил сразу. Это был 1983 год.
Конечно, мои родители, особенно папа, были очень рады такому моему решению. Отец всю жизнь, наверное, молился, чтобы его сын стал священником, для него это было большое утешение.

У преподобного Сергия

Мы как-то сразу подружились с ребятами, с которыми вместе жили в комнате, когда поступали. Нас было восемь человек, шесть поступили, а двое были зачислены кандидатами; они потом тоже стали семинаристами.

Чем было для Вас время учебы в Московской духовной семинарии, рядом с преподобным Сергием?

— Так однозначно не скажешь. Во-первых, это совсем другая среда, нежели в школе. Совсем другие люди и совсем другие отношения. Была единая для всех нас атмосфера молитвы и послушаний. Во-вторых, все время наше было полностью расписано: занятия, молитвы, послушания. В-третьих, была дружба, какой я до того времени еще не знал. Верующий человек — все равно другой, он не такой, как светский, и относится к ближним по-другому, иначе ценит дружбу, товарищество. Когда ты вместе на молитве, на работе, на учебе, вместе живешь и решаешь бытовые вопросы, появляется особая взаимовыручка, особое отношение к ближнему и к его слабостям.
К сожалению, жизнь нас разбросала — ребята были со всего Союза, особенно с Украины. Сейчас нет возможности часто видеться, но мы все равно дружим. С нашего курса большинство стали монахами, есть и архиереи. Один из них — ныне покойный епископ Доримедонт (Чекан); с ним и с его братом мы очень дружили.
После семинарии меня автоматически перевели в академию, так как это позволяла моя успеваемость. Но в Духовной академии я учился уже заочно, ибо женился, принял священный сан, сразу после семинарии попал на приход и уже не мог всего себя посвящать только учебе.

Нежелание быть священником — опять своеволие

Когда я закончил семинарию, получил приглашение быть иподиаконом у владыки Ювеналия, о рукоположении я тогда и не думал. Мне просто очень нравилось быть иподиаконом, ездить с владыкой по приходам, узнавать новых людей, новые храмы, жизнь Церкви.
Владыка меня однажды спрашивает, когда я собираюсь в священники. Предложил рукоположиться. Я совершенно не ожидал такого предложения! Ответил, что мне надо подумать. На этом тот разговор закончился, я успокоился, решил, что больше ко мне с такими предложениями не обратятся. Но не тут-то было — через некоторое время владыка опять интересуется. Я опять говорю, что не готов. В третий раз уже отказываться было совестно. Владыка так и спросил: «Ну ты как, подготовился уже?» — «Владыка, как благословите!» Меня сразу и рукоположили в диаконы.
Я как-то внутренне примирился с новым саном и думал, что буду всю жизнь диаконом, даже место себе стал подыскивать диаконское. Решил проситься в Гребнево, там как раз освободилось место, да и приход хороший. Как только собрался, приходит телеграмма — срочно прибыть в епархию. Встречает меня там архимандрит Григорий (ныне он архиепископ Можайский), задал несколько общих вопросов — и сразу к делу: собираюсь ли в священники? К такому повороту я совсем не был готов. «Как владыка благословит», — говорю. «О, молодец! А владыка уже благословил. Завтра хиротония»,- радостно сообщил мне отец Григорий.
А у меня и креста наперсного не было, ни у кого взять даже не успел. Папа был на приходе — и посоветоваться не с кем, телефонов нет. Матушка моя тоже была очень удивлена. На самой хиротонии в Новодевичьем монастыре сняли крест с иеромонаха Кирилла, а после службы я ему обратно вернул. Уже дома через несколько дней папа мне отдал свой запасной крест. Вот опять все получилось вопреки моей воле.

Прихожане сами меня нашли

В 1989 году меня перевели в этот храм святых апостолов Петра и Павла в селе Обухово. Тогда это были просто руины! Здание сильно разрушено. Начал постепенно вместе с прихожанами восстанавливать. Особенно первый год был тяжелым.
Это и стало мне заменой кандидатской диссертации — из-за работ на приходе я не смог уделить время написанию труда и так и не получил ученую степень. Первые несколько месяцев тут я не получал вообще никакой зарплаты — денег просто не было ни копейки. Если какая-то сумма появлялась, сразу надо было что-то купить для восстановительных работ. В тогда еще советское время невероятно сложно было где-то достать строительные материалы. Производственные предприятия работали по плану, выпускали определенное количество или объем, допустим, досок или кирпича, которые уже заранее были расписаны заказчику. Все распределялось еще в октябре, а я на приход попал в декабре. Ездил по всем инстанциям, что-нибудь пытался все-таки найти, купить. Слава Богу, тут люди собрались деятельные и помогали мне. Очень активная была «двадцатка» – приходской совет.
Именно они, собравшись, сами отбили этот храм у властей, добились передачи здания в ведение Церкви. А священников не хватало — пришлось несколько месяцев просить и ждать священника. В епархии сказали: «Есть такой отец Сергий в Заозерье, съездите к нему, попросите. Если он согласится, мы его назначим». Они ко мне приехали и прямо-таки в ноги упали: «Отец Сергий! Пожалуйста, приезжайте к нам служить в Обухово!»
Они меня чем взяли? (смеется) Обещанием выделить жилье в новом строящемся доме. Мои же жилищные условия при двух совсем маленьких детках были очень тяжелыми. Приехали мы с матушкой сюда, посмотрели на эту мерзость запустения, посомневались немножко, но все-таки согласились — и до сих пор мы тут. Кстати, обещанную квартиру мы так и не получили. Пришлось долго скитаться по съемным углам, пока не удалось приобрести самим маленькую квартирку в хрущевке под снос.

Возрождение из руин и воровство

Храм исторически строился по частям. На этом месте был изначально деревянный храм 1755 года постройки с тем же посвящением апостолам Петру и Павлу. Когда деревянное здание стало ветшать, к нему пристроили каменный придел в честь Вознесения Господня. Постепенно деревянные части разобрали и пристроили еще два каменных придела с колокольней. В нынешнем виде храм был закончен в 1817 году. Впрочем, и до середины XVII века здесь, совсем неподалеку от этого места, стоял деревянный храм, про который из летописи известно, что еще до Смутного времени он уже был. Однако более точных сведений о том, когда на этом месте стали совершаться богослужения, нет.

Наш храм был закрыт в 1937 году. Служивших в нем клириков расстреляли на Бутовском полигоне, из них пока прославлен только диакон священномученик Алексей Сенкевич, хотя их вместе со священником отцом Михаилом Соколовым в один день арестовали и в один день расстреляли. После храм передали колхозу для хозяйственных нужд, во время войны тут базировалась военная часть; у нас все иконы в куполе просто изрешечены пулевыми отметинами — результат упражнений в стрельбе. Часть образов удалось отреставрировать, часть пришлось написать заново — все они на своем месте под куполом.
После войны храм стоял заброшенным и медленно разрушался. Когда люди сюда пришли, увидели, прежде всего, горы мусора. Активисты сами собрались, устроили субботник, разгребли горы свалки внутри, расчистили пол. Однако были и неприятные моменты. В храме под горой мусора сохранилась хорошая плитка на полу. И кто-то стал по ночам приходить, разобрали половину пола. Нашли старую крестильную купель, медную, хорошую — кто-то ее тут же утащил. Когда я приехал, рассказывали, что вот, батюшка, была купель — теперь нет.

Руки к Чаше примерзали

Первую службу в самом храме мы совершили в годовщину преставления Иоанна Кронштадтского 2 января 1990 года. Тогда он еще не был прославлен в лике святых – это совершилось в том же году на Поместном Соборе. Но мой папа священник Василий Решетняк и мой настоятель в Заозерье отец Виктор Шиповальников очень почитали его. Отец Виктор — хранитель многих святынь. У батюшки был в том числе подризник святого Иоанна, которые он мне и подарил.
Первое богослужение на приходе мы совершили в домике, который в заброшенном состоянии был передан вместе с храмом. Прихожан пришло около тридцати человек. Комнату в домике, отведенную под храм, полностью заполнили молящиеся.
Перед первым богослужением в самом храме мы поставили печки-буржуйки для обогрева — было очень холодно! Окна заклеили целлофаном, да и то только нижний ярус. На верхний ярус и барабан мы тогда еще не могли забраться, и там гулял ветер. Крыши в храме тоже не было, поэтому на нас падали снежинки. Я помню, что постоянно мерз, а руки все время прилипали к Чаше. После причастия захожу в алтарь, ставлю потир на престол, а рука не отлепляется, приходилось каждый пальчик отковыривать, ведь нельзя же пойти вместе с Чашей к печке-буржуйке и отогреться. В алтаре у нас печка стояла у окошка, чтобы можно было трубу вывести наружу.
Но потом мы, чтобы весь храм не отапливать, отгородили только центральное помещение с главным престолом. Тогда мы не думали о том, что когда-то удастся храм восстановить и каким он будет — просто служили.

Первые прихожане: глухие и громкоговорящие

Что за люди были первые прихожане? Из кого состояла «двадцатка»?

— У нас в Обухово был комбинат по производству ковров. В основном костяк прихода составили люди, которые много лет проработали на этом предприятии, ткачихи. Они все были глуховатые из-за условий производства, поэтому очень громко говорили.
Это у нас отличительная характерная особенность прихода, с которой до сих пор никак не удается справиться. В храме шумно, потому что наши бывшие ткачихи не умеют говорить шепотом. Как ни борюсь с этим, пока еще успеха достигнуть не удалось. А в нашем храме прекрасная акустика, так что благодаря этому шум заметно усиливается. Правда, совершенно не понимая и не зная расчетов прежних строителей, мы подняли полы, когда клали новые. Акустика от этого пострадала, к сожалению, хотя и шум стал меньше распространяться. Раньше, когда я, стоя на амвоне, говорил проповедь, слышно было в любой точке храма, а сейчас только в непосредственной близости — изменилась траектория звуковых волн. Как это наши предки все могли так точно рассчитывать? Все достигалось трудолюбием, кропотливой работой, вниманием к мельчайшим подробностям и деталям.
Когда начали восстановительные работы, прежде всего надо было делать крышу, а она у нас сложная, ломаная. Никак не могли найти рабочих, которые смогли бы все сделать грамотно. У нас было очень много людей активных, которые трудились безвозмездно, не получая никаких денег. Готовы были все делать и делали. К сожалению, до сих пор многие стесняются открыто на работе сказать о своей вере, засвидетельствовать, что они христиане, что ходят в храм. Некоторые даже стараются ездить на службу в другой город или деревню, чтоб местные не знали.
Наши «первопроходцы» были не такие. Конечно, если человек стыдиться показать свою веру, то и вера у него еще маленькая, еще не возросла до нужной степени. Поэтому, когда гонения начинаются, одни идут на крест за свою веру, а другие отпадают.

 

Баба Нина умерла «на боевом посту»

Самая незаменимая моя помощница был баба Нина Тулякова, Царствие ей Небесное. Она была со мной везде, на всех требах, и в храме помогала. Куда бы я ни шел — она рядом. Очень была живая, проворная, все успевала. Единственное только, слова все время путала в молитвах и песнопениях. Так смешно иной раз и умилительно неверно что-то произносила. Умерла на церковном посту. Отец Валерий, который в то время тут служил, шел в больницу причащать, а она поспешила впереди него, чтобы успеть подготовить людей к приходу батюшки и к причастию. Отец Валерий вспоминает: «Я иду, смотрю, на дороге что-то лежит — мешок что ли какой-то валяется, не пойму издалека. Подхожу — баба Нина лежит. Шла, упала и умерла». Уже почти все из той нашей первой «двадцатки» перешли в мир иной.
Новые прихожане приходят, а старых почти уже и не осталось — тех, кто помогал восстанавливать храм. Им и тогда уже было много лет, а сейчас эти люди совсем старенькие, всего несколько их осталось. Мало кто помнит, в каком состоянии нам храм достался.

Люди приходят — это радость

Сложно сказать, сколько сейчас у нас прихожан. На престольные и большие праздники в храме просто яблоку негде упасть, а в иное воскресенье придет человек пятьдесят. Был период, когда с соседнего прихода к нам стало ходить очень много людей, поскольку тамошний настоятель имел двух сестер с непростым характером, которые не смогли наладить отношения с верующими, отвратили от храма. Но потом, когда там настоятель сменился, люди вернулись в свой родной храм, и это очень радостно.
На приходе действует детская воскресная школа. Детишек не очень много, человек десять, но занятия постоянно проводятся.
В Обухово есть социальный приют, который мы окормляем. Это не совсем детский дом, а место, куда дети временно попадают, когда изымаются из неблагополучных семей. Их помещают в приют на время суда по поводу лишения родительских прав. Дети всех возрастов там могут находиться достаточно долго. Мы ходим в приют регулярно, встречаемся с детьми, устраиваем совместные мероприятия, и в храм деток приводят на службу и причастие.

Священников не хватает!

В настоящее время, уже почти три года, в нашем храме только один клирик — это я сам. Места диакона и второго священника вакантны — найти не можем, не хватает священнослужителей. По воскресеньям приезжает отец Андрей, который учится в Коломенской семинарии, он сам местный житель, из Обухова; когда бывает тут — приходит мне помогать. С ним гораздо легче, по крайней мере, служба у нас не затягивается на неизвестное время. Когда я служу один, прихожу рано утром и совершаю проскомидию, а с 8 до 9 выхожу на исповедь. Однако если приходит много людей, часто исповедь затягивается. Никогда точно нельзя знать, во сколько же сама литургия начнется, особенно Великим постом. Это неудобно, ведь все люди приходят вовремя и ждут начала службы, особенно для прихожан с детками это тяжело. С отцом Андреем мы разделяемся: один служит, другой исповедует. Второй священник нам крайне необходим. А до революции здесь было сразу четыре священника и два диакона.
Сейчас стать священником гораздо сложнее, и быть им во много раз тяжелее. Тогда у нас была единственная проблема — гонения от власти, просто отслужил службу — и все, больше ничего нельзя. Ныне круг обязанностей священника очень расширился: и социальная работа, и миссионерская, больницы, школы, на приходе много забот…

Наши небесные сомолитвенники

По сути, наш храм сельский на кладбище, хотя само кладбище для новых захоронений уже закрыто, только можно подхоронить, у кого есть свои места тут. Вообще, это очень благодатно, что с нами вместе тут присутствуют и умершие. Например, в самом храме под спудом есть захоронение протоиерея Тихона Колычева, который здесь прослужил у престола 48 лет — с 1827 по 1875 год. Он молодым священником был направлен на этот приход, где до самой смерти нес свое служение. А прямо около алтаря — из окошка очень хорошо видно — находится могила его супруги. Сначала я не понял, почему он в одном месте захоронен, а матушка отдельно. Потом до меня дошло: отец Тихон, совершая богослужение, всегда мог видеть ее могилу с памятником и поминал ее пред Господом! Сейчас мы за них молимся, а также за всех, кто трудился, служил в нашем храме и о ком удалось собрать достоверные сведения. Все их имена теперь есть в синодике.

Через свалку к храму

Обухово от храма далеко, и добираться из него к нам крайне неудобно. Большую проблему для прихожан, которые едут общественным транспортом, представляет также необходимость перейти дорогу от остановки «Горьковское шоссе». Там есть только зебра, но машины летят сплошным потоком, как по большой трассе, не останавливаются. А светофора, моста, подземного перехода нет. Каждый год у нас сбивают людей на этом месте. Пешком же из города идти очень далеко, несколько часов, а людям это не под силу, особенно пожилым.
В ближайшей же округе у нас дачные участки и частные дома, из них больше половины зимой пустует, да и мало среди проживающих там прихожан. Раньше тут был прекрасный лес, много зверей водилось — и зайцы, и лоси, и олени, и белки. Сейчас же вместо леса — свалка вокруг территории храма и кладбища. Много раз мы пытались что-то сделать, с администрацией договаривались, но так и не можем решить эту проблему. Шлагбаум не поставишь — тут сквозной проезд. А люди едут на машинах с дач и кидают в окошко свои мусорные мешки. Мы стараемся убирать мусор, но очень уж его много.
Въезд по пропускам тоже не годится: мы близко от трассы находимся, очень часто люди едут, видят указатель на наш храм святых апостолов Петра и Павла и сворачивают, чтобы зайти в церковь помолиться. Кстати, изрядное количество прихожан с разных уголков Москвы и области стали ездить к нам специально, свернув первый раз из интереса по стрелке.

Я нужен - это главное

Я очень рад, что Господь меня привел к священству. Даже не могу себе представить, чем я вообще смог бы заниматься в жизни. Очень радостно, когда приходят новые люди в храм, делают первые шаги, готовятся к первой исповеди — тут чему-то научить, рассказать, наставить, помочь надо. Это очень важно и, с другой стороны, интересно, ведь все по разному приходят к вере и Богу, у каждого свой путь. Это многообразие поражает. С давнишними постоянными прихожанами тоже бывают интересные моменты, когда, вроде бы, ты человека уже знаешь, а он приходит и начинает вспоминать свои детские грехи, например, что он что-то украл, кому-то нагрубил, где-то неправильно себя повел — полувековой давности случаи. И это тоже важно — человеческая душа дозрела до чего-то нового, человек в себе покопался, осознал, совесть его стала обличать.
Интересно наблюдать, как люди открывают для себя мир Церкви. Не в телевизоре, не в СМИ, а реально. Например, иду я в храм недавно — я всегда хожу пешком, мне до храма двадцать минут — догоняет меня человек и говорит: «Приятно увидеть батюшку, идущего пешком». А другой догоняет: «Батюшка, можно Вас сфотографировать?» То есть он, может быть, никогда и не имел возможности так близко увидеть священника, так запросто обратиться и еще сфотографировать. Конечно, я разрешил — он был очень доволен. Меня до храма проводил, мы успели с ним побеседовать, а после он пришел к нам на службу. Люди нуждаются в священнике, в общении, в котором смогут задать волнующие вопросы и получить ответы.
Сейчас у нас проводят новый трубопровод. Каждый день хожу мимо стройки, рабочим уже примелькался. Они меня видят, зовут: «Батюшка, можно Вас?» Вот человек подошел, смущается, а сам не знает, как продолжить разговор, только вижу, что очень ему как-то хочется приблизиться, может быть, самому что рассказать, посоветоваться. Ему уже одно то, что вот он рядом со священником на улице, достаточно для первого раза. «А я, — говорит,- тоже верующий, тоже крещеный».
Поскольку мы живем рядом с храмом, то люди часто могут и к нам домой прийти, какие-то мелкие, может быть, бытовые вопросы задать, быстро посоветоваться. Это очень сплачивает. Конечно, что касается серьезных духовных вопросов и исповеди, то всех отправляю в храм.
Я вижу, что нужен людям, что я на своем месте, о чем и благодарю Господа.

Беседовала Юлия Маковейчук

12.07.2013 г.